Ребенок Уолдо умен в привычном смысле слова, а вот его брат-близнец Артур так сильно отстает по учебе (если не считать его необъяснимой одаренности в числах), что его приходится забрать из школы. В семье Браунов смиряются с тем, что Артур не способен взаимодействовать с окружающим миром и его надо оберегать. На Уолдо возложена обязанность беречь брата, и этот долг он выполняет через силу. Для него Артур – своего рода увечная нога, которую он обречен волочить за собой. Уже взрослым он фантазирует об убийстве Артура: когда отделается от этого демона, своего братца, говорит он себе, будет свободен жить в удобстве и удовольствии, и тогда его исключительные дарования признают и вознаградят. Но они с братом продолжают спать в одной постели, в жалком домике, который их отец выстроил на дальних задворках Сиднея.
Апогей «Плотной мандалы» (завершение третьей части романа) случается, когда близнецам уже хорошо за шестьдесят. Вынужденный признать факт, что прожил целую жизнь во лжи, что никакой он не гений, а уж если в семье и есть гений или по крайней мере творческая сила, то это Артур, Уолдо набрасывается на брата. Получается то ли объятие, то ли потасовка, в которой Артур участвует из духа любви, а Уолдо – из духа ненависти. Сцепленный с близнецом, Уолдо умирает.
На некотором уровне «Плотная мандала» – полностью реалистическая история совместной жизни двух братьев с очень разной психикой, детей британских иммигрантов, которые так и не смогли нащупать в Австралии никакой точки опоры. Патрик Уайт был критиком и, разумеется, сатириком многих сторон австралийского общества, особенно его нетерпимости к жизни сознания. У Уайта был острый глаз на значимые детали и чуткое ухо на речь; он читал Чарлза Диккенса и знал, как применять Диккенсов метод построения комических персонажей на мелких маньеризмах и словесных привычках. «Плотную мандалу» можно читать как подробное изложение судьбы семьи из среднего класса – определенной их разновидности – в развивающейся социальной среде в Австралии ХХ века. Мистер Браун, отец Уолдо и Артура, воодушевленно перенимает одну из ключевых банальностей национальной австралийской мифологии: Австралия – страна без теней. Многие работы Патрика Уайта, включая и «Плотную мандалу», посвящены тому, чтобы сделать тени и внутри Австралии, и над ней зримыми. Если читать «Плотную мандалу» под таким углом – как корректировку австралийской жизнерадостности, – этот роман оказывается очень мрачным, и повествование в нем развивается словно бы исключительно на отвращении и отчаянии.
Но у Уайта на эту книгу бо́льшие виды, как вскоре заметит любой внимательный читатель. Неслучайно он делает братьев Браунов близнецами. Бесплодному рационализму Уолдо противопоставлено не выраженное в словах метафизическое томление Артура. Чопорному, пугливому отношению Уолдо к телу и его аппетитам противопоставлено Артурово зачастую неуклюжее стремление прикасаться к людям. (Артур остается до самого конца девственником, но у него получается близко и доверительно дружить с целой чередой женщин: в мире Уайта женщины лучше настроены на волну своих инстинктов и чутья, чем мужчины.) Привередливое искусство слова у Уолдо (уж такое привередливое, что он едва способен донести перо до бумаги) противопоставлено чувственному, упоенному ручному труду Артура с тестом и кремом. Уолдо считает себя интеллектуалом, но ум его закрыт; Артур же – тот, кто, движимый тягой к познанию, корпит над великими книгами человечества. Вовсе не копии друг друга, близнецы противоположны донельзя, и все же судьба и глубинные силы внутри них удерживают их вместе.
Работая над «Плотной мандалой», Уайт пристально читал двух писателей. Один – Достоевский, «Братья Карамазовы». Второй – Карл Юнг.
«Братья Карамазовы» ошарашили Уайта, как ошарашивают они большинство читателей этого романа. Однако среди тем, рассматриваемых Достоевским в его книге, главная – человеческий порыв, порыв, которому можно поддаться, а можно воспротивиться, – к Богу, который может ответить, а может и нет, может существовать, а может и нет: эту тему и Уайту необходимо было рассмотреть в одной книге за другой, в той мере, в какой, скажем так, – особенно в «Плотной мандале», – Уайт пишет в диалоге с Достоевским.
Отношения Уайта с Юнгом совсем иные. Уайт перекапывает труды Юнга – которые, среди прочего, сокровищница мудреного знания – в поисках прозрений, применимых к истории Уолдо и Артура. У Юнга он добыл следующий пассаж – позволил Артуру обнаружить его в один из походов в муниципальную библиотеку и поразмышлять над ним: «Как тень постоянно следует за телом идущего под солнцем, так наш гермафродический Адам, хоть и появляется в виде мужчины, тем не менее всегда несет с собой Еву или свою жену, спрятанную в собственном теле»[250].
Артур немедленно (и верно) отождествляет себя с гермафродическим Адамом, но затем (ошибочно) пытается определить свою спрятанную Еву в той или иной женщине из своего ближайшего круга. Не в правилах Уайта использовать символы прямо и недвусмысленно, однако Артуру лучше бы видеть свою истинную Еву в брате-близнеце. Ибо на самом абстрактном уровне «Плотная мандала» – книга о человеческой психике, и в ее устройстве, как его видит Уайт, есть два противоборствующих начала, именуемые иногда сознательным и бессознательным, иногда мужским и женским, а также влажным и сухим, и по обличиям, какие способны принимать, они на самом деле протеические.
Хотя Уолдо выдали указания, что он защитник своему брату, Артур воспринимает эти отношения совсем иначе. Это он, Артур, должен оберегать Уолдо: Уолдо потерялся в мире своего чтения и ему не хватает гибкости, необходимой для жизни в мире действительности. В отличие от Уолдо Артур с любовью исполняет свой долг защитника, с того самого эпизода в школе, когда он появляется, подобно пылающему ангелу, чтобы спасти Уолдо от мальчишек, что измываются над ним, и вплоть до последнего их совместного дня, когда он приходит к жуткому осознанию: невзирая на любые его попытки, ему не удалось спасти Уолдо от него самого – Уолдо непоправимо сделался, по Достоевскому, пропащей душой.
Еще подростком наткнувшись на слово «всеохватность», Артур простодушно спрашивает у отца, что оно означает. Зашоренный в своем узком рационализме мистер Браун не в силах ответить. Впрочем, у Артура, пусть он этого и не осознает, ответ – в кармане. Мандала (слово санскритского происхождения) – древний символ Вселенной, всеохватности. Этот символ представляет собой квадрат, чьи четыре стороны – четыре бога или вселенские силы, заключенные в круг. Среди Артуровых стеклянных шариков есть четыре мандалы, сферические, а не круглые и, следовательно, плотные. В сердцевине каждой – мистический или загадочный узор. У любимого Артурова шарика в сердцевине узел.
(«Шариков не хватает» – распространенный фразеологический оборот, означающий, что у человека с головой не все в порядке. Таков главный парадокс книги: Артур, человек, которого считают, по всем статьям, растерявшим шарики, всегда и безраздельно располагал ими.)
Отчасти жизненный поиск Артура состоит в определении этих четырех сущностей (четырех аватар божественного), которым четыре мандалы принадлежат по праву. Уолдо, как выясняется, в эту четверку не входит, а вот ближайшая соседка Браунов на Терминус-роуд – входит. Миссис Поултер в значительной мере воплощает Уайтов мистический материализм: обычная урожденная австралийка из рабочей семьи, совершенно не интеллектуалка, без всяких претензий, она живет на земле, в ее руках даже самые обыденные повседневные дела – добыть воду, приготовить пищу – становятся священнодействиями. В одной замечательнейшей сцене Артур танцует для миссис Поултер золотую мандалу (поскольку он вычитал где-то, что таинства легче постигать посредством физического, интуитивного, нерационального танца, чем применяя рациональные средства языка).
